А счастье и есть жизнь

На краю посёлка, среди елей и пихт, окружённый запахом черёмух и рябин, прячась в их пенном буйном цветении ранними веснами, летом – греющий бока под лучами ласкового солнца, зябко томящийся под осенними ливнями, окутанный густыми туманами, а вьюжными морозными зимами – занесённый по грудь снегами, стоял наш родительский дом. Он был скромным, но уютным. Со стороны выглядел просто: бревенчатые стены обиты струганными досками, окна с наличниками без узора, дощатая крыша, покрытая рубероидом, труба из красного кирпича. Отец срубил его с помощью местных мужиков за лето.

Здесь и прожили мои родители свою долгую жизнь, вырастили четырёх дочерей. Много разных событий пришлось им пережить.  Но самым важным и незабываемым событием был День Победы.

Павел и Мария. Познакомились они в Соликамске в тяжёлые годы войны. Мария – хрупкая, русоволосая, невысокого роста девушка. В начале войны, после окончания курсов, работала в швейной мастерской, где шили нательное бельё для фронтовиков. Много было эвакуированных евреев. В первые же дни войны Мария проводила мужа на фронт, но не прошло и полгода – пришла похоронка. Плакать – не выплакать тех слёз… Короткое счастье: был человек – и нет его… Мало пожили с мужем, даже ребёночка не осталось. Горе. В родительском доме мужа оставаться не имело уж никакого смысла. Ничего не изменить, но жить как то надо. И однажды, чувствуя себя неловко,  переминаясь возле двери с ноги на ногу и еле сдерживая слёзы, Мария сообщила родителям мужа, что уходит жить в родительский дом: мол, тяжело заболела её мама и отцу надо помогать по хозяйству. «Да что ты, Мариюшка, – взмолилась мать мужа, – куда ж ты уходишь? Да как же ты, милая, будешь на работушку-то добираться? Ведь до Лысьвы не меньше пяти километров через Каму. И это каждый день бегать…  Живи, живи у нас, сколько захочешь, мы ж тебя не гоним». Мать тяжело опустилась на лавку, прикрыла лицо и утёрла фартуком проступившие слёзы. Отец мужа сидел, опустив поседевшую голову на грудь, руки его устало лежали на коленях. Он молчал. Мария едва сдержалась, чтобы не расплакаться, еле слышно пролепетала: «Пойду я…». И ушла, тихонько прикрыв за собой дверь.

…Мастерская работала полным ходом. Приняли заказ строчить бейку для «Катюши». Работа Марию отвлекала от печальных мыслей. Смены были напряжёнными, по 12 часов. Жутко хотелось спать. Порою под ровное стрекотание швейных машинок глаза невольно слипались, тогда острая боль приводила в чувство – пробитый насквозь швейной иглой палец. До слёз больно, до боли в горле обидно: «Юность, моя, юность… Что же ты наделала, жестокая, кровожадная война? И когда же тебе, проклятая, придёт конец?»

Не плачь, Мариюшка! Выпадет и на твою долю счастье. Будут стоять дни ясные, и будешь ты с нежностью прижимать к груди своей тёплый комочек – первенца-дочку. Но об этом Мария ещё не знала.

В конце смены всех пригласили получить премиальные. Это было не денежное вознаграждение. Выдали два бумажных свёртка. В одном – серое шерстяное платье, в другом, побольше, – хромовые сапожки. Вот она небольшая радость! Платье Марийке пришлось в аккурат и по росту, и по талии, а сапожки, хоть и твердоватые, но как кстати в слякотную, холодную пору. Блестящее голенище чопорно обхватило стройную ножку. «Э-эх!», – весело притопнула Мария каблучком. – В пляс бы сейчас. Но нет, не сейчас, потерпите, родные!».

Сводки с фронта передавали радостные: враг ослаб, и наши войска перешли в наступление. А значит, и в тылу надо поднажать. Опять за машинку, опять строчить долгие 12 часов.

Однажды, уставшая после затяжной смены, щеголяя в хромовых сапожках по осенней слякоти, Мария встретилась взглядом с проходившим молодым мужчиной. Он был красив собою: густые чёрные кудри выбились из-под фуражки, верхняя губа пряталась под ухоженными усами – их подкрученные вверх кончики придавали какой-то особенный шарм, правильный нос, тёмные брови и карие глаза, глубокий взгляд которых проник в самую душу Марии. Дрогнуло, забилось сердечко девушки.

Вторая встреча с Павлом случилась на квартире у знакомой Марии Ольги. Ольга – белокурая, голубоглазая женщина – работала в одну смену с Марией. Жила она с мужем и двумя ребятишками. Муж Иван работал на Первом калийном комбинате – в шахте, на карналлитовом участке.

Перед ночной сменой, как обычно, Мария зашла к Ольге, чтобы вместе идти на работу. Ольга была не совсем готова. Мария присела на стул в прихожей, поджидать её. Дверь в кухню была прикрыта, оттуда доносились мужские голоса. Ольга, второпях застёгивая кофточку, мотнула головой в сторону кухни. «Друг пришёл в гости, Павлом зовут, с моим Иваном вместе работают». Затем, накидывая пальто на плечи, негромко окликнула: «Иван! Нам пора. Закрой за мной». Вышел Иван, высокий, статный, а следом за ним – Павел, тот самый, мимо проходящий мужчина, который своим взглядом всколыхнул истосковавшуюся Марийкину душу. От смущения у неё застучало в висках: «Вот это встреча!».

Некоторое время Мария шла молча, не обращая внимания на Ольгину болтовню.

«Да что с тобой?» – Ольга дёрнула её за рукав. – Ты меня совсем не слышишь!».

Мария рассеяно переспросила: «Что? Я тебя слушаю. О чём ты?».

«Ты о чём думала сейчас?» – поинтересовалась подруга и, хитро прищурив глаза, уставилась на Марийку. – Так-так! А ну, выкладывай, что у тебя?»

«Да ничего такого», – не в силах скрыть своего волнения, пробормотала Мария.

«Ну уж нет, я же вижу, что здесь что-то не так, давай рассказывай!».

У Марии зарделись щёки, она в нерешительности поджала губы, потом, набравшись духа, едва выдавила из себя: «А вот этот друг твоего Ивана, Павел, кто он?». Ольга замедлила шаг: «Так друг. А что тебя он так смущает?».

А потом, словно спохватившись, всплеснула руками и, раскрыв широко глаза, тихонько вскрикнула: «Машка! Да ты что? Это… ну как его… влюбилась никак?».  И озорно прищелкнув языком, расхохоталась.

«Ничего не влюбилась. Вижу его всего-то второй раз!» – Марийка отвернулась.

«Ну ты обиделась что-ли, Мань?» – Ольга трясла её за рукав. – «А хочешь, я вас познакомлю? Он разведён, у него здесь семья, жена, трое детей. Не повезло им. Разлад какой-то получился. Я не интересовалась никогда, но Пашке трудно сейчас: дети в остались там. Но и назад хода нет». Ольга замолчала. Молчала и Мария. Так, молча, дошли до мастерской.

В эту смену Мария не переставала думать о Павле: «Как же так? Трое ребятишек. Что с ними сейчас? – мысли роем гудели, теснились в голове. –  «А он, Павел, как без них?».

И жалость, и нежность, и желание приласкать, утешить его – все смешалось. Одно чувство сменялось другим. Как быть? Это был ноябрь 1944-го.

С фронта шли хорошие новости. Из репродуктора Левитан с гордостью сообщал, что враг отступает. Мастерская работала в прежнем режиме. Мария стала реже заходить к Ольге, стеснялась: а вдруг там опять Павел…

Незаметно подкрался новый, 1945 год.

Ольга пригласила Марию отметить его наступление:  приходи, мол, мы с Иваном будем одни, детей в деревню к маме отправим, пусть там отдохнут. Мария согласилась. И 31 декабря, управившись по хозяйству, она надела своё серенькое «премиальное» платье, уложила волосы в модную причёску – и захрустел снежок под подшитыми валеночками, которые ещё до войны достались от старшей сестры.

Дорога Марийке предстояла дальняя. Путь лежал через Каму из Лысьвы в Соликамск. Она теперь жила в родительском доме и каждый раз после смены, минуя добрых пять километров, шла пешком домой, чтобы помочь отцу почистить хлев, накормить скот, приготовить еду, обиходить больную маму. Мама поправлялась медленно.

Близился вечер. Марийка бойко сбежала с горы на Каму. Кама раскинулась перед ней ровным белым полотном. Она – быстроногая, лёгкая – проворно двинулась через реку. В детстве её за быстрый бег прозвали на селе «мотоциклетом». Не было такого человека, который мог бы догнать. Вот и сейчас неслась Марийка по торной дороге с ловкою быстротой, обгоняя пешеходов.

«Эй, куда, ошалелая, полетела?» – окликали её знакомые.

«К Ольге!» – весело, не сбавляя шаг, через плечо выкрикивала Марийка. – Новый год встретить, там и заночую, а утром – в мастерскую».

Стемнело. На небе одна за другой загорались звёзды, месяц узенькой полоской выглянул из-за заиндевелых верхушек кустарника. Мороз крепчал, но Марийка не замечала холода. Приподнятый воротник шубки, меховая шапочка и ресницы от частого тёплого дыхания обволокло инеем. Осталось ещё немного пройти, уже показались крыши домов. И чем ближе Марийка подходила, тем сильнее её охватывало непонятное волнение. Марийка, не торопясь, отворила дверь в подъезд, постояла, не решаясь войти. Но выбора не было, и она бесшумно поднялась по лестнице, ещё немного помедлила и нажала на звонок. Дверь отворила Ольга, весело выкрикнула: «Иван! К нам Снегурка явилась! Иди-ко глянь, закуржавела-то как! Так и есть Снегурка… Давай скидывай шубу, проходи!».

Стол из кухни перенесли в зал, покрыли скатёркой. Мария стала выкладывать деревенские гостинцы: «Гляди, Оль, щучку привезла. Отец с утра зарыбачил, а я её в печи запекла. Здесь картошечка, а вот и капуста квашеная».

Ольга хлопотала возле самовара. «Иван, – позвала она мужа, – там, в шкафу, я баночку огурчиков припасла. Достань-ка». Стол получился скромным, но аппетитным. Ольга выложила пшённую кашу в большую чашку, добавила в неё немного тушёнки, припасенной ещё с осени к Новому году, и, перемешивая это, пошутила: «Не рыбисто – ушисто». Затем выставила вазу с кусочками сахара, хлеб. Уселись, выпили по рюмке. Загадали желание. А желание у всех было одно: победить ненавистного врага. Вспомнили друзей, родных, тех, кто на фронте, и тех, кого уже не было в живых. У девушек заблестели глаза от выступивших слёз. Иван сидел потупившись, глядел в пол, руки крепко сжал в кулаки. Он не раз ходил в военкомат, просился на фронт, но каждый раз получал отказ, потому как нужен был в тылу. Сидели молча. Вдруг раздался звонок в дверь. Марийка вздрогнула: «Кто это?».

Ольга удивленно пожала плечами. Иван, не спрашивая «кто?», брякнул щеколдой. На пороге, белый от инея, показался Павел – невысокий, коренастый, усы и воротник обволокло инеем, лишь карие с лукавинкой глаза, радостно блестели из-под густых заиндевевших бровей.

«Заходи, заходи, Дедушка Мороз, – соскочила Ольга. – Разболокайся, у нас как раз Снегурка в гостях!». Она щебетала, не умолкая, весело, и хитро, тайком поглядывала, то на Павла, то на Марию. Павел топтался у порога и медлил: «Я мимо проходил, вижу – свет горит, дай, думаю, зайду, поздравлю раз не спят».

«А мы тут решили посидеть, – Иван улыбался и с почтительным гостеприимством добавил: – Проходи, Павел, к столу, посиди с нами». Тот  кивнул в знак согласия и украдкой глянул на Марийку. Она сидела, оцепенев от волнения, не знала, что делать.

«Это Мария. Она вместе с Олей работает в мастерской, – представил Иван Марию, усаживаясь за стол. – А это Павел. Мы вместе в шахте работаем». Павел кивнул головой, заглянул Марии в глаза. Достал свёрток, раскрыл его. В нём лежало солёное сало. «Вот, пожалуйста, посолонитесь», – проговорил, улыбаясь, не спуская глаз с Марии».

Эти глаза… В них невозможно не глядеть, их нельзя забыть, глядишь в них и становится тепло на душе, ощущаешь свою значимость, понимаешь смысл жизни и хочется жить. Так хочется жить!

Сердце Марийки колотилось, голова шла кругом. Вот оно – счастье,  нежданное и долгожданное, нахлынуло, накрыло с головой посреди разрухи и голода, горя и смертей. И как отказаться от своего единственного, ставшего в один момент таким дорогим, родным и близким, без которого Мария и не мыслила, как жить дальше?

Позже Павел рассказал ей о своей семье, почему получился разлад, говорил с болью. Рассказал и о том, как нелегко сейчас им приходится в шахте, как опасно и вредно для здоровья добывать карналлитовую руду взрывным способом. «Но иначе нельзя, – объяснял он, – За счёт такого способа добычи увеличивается производительность карналлитовых участков при меньшем числе людей и оборудования. Да, это опасно, но это и есть наш фронт». Павла, как и Ивана, не призвали в действующую армию по состоянию здоровья, зато как нужны были его руки, знания и умения в тылу… И он работал с полной отдачей длинными, горячими сменами.

Трудилась и Марийка – всё там же, в швейной мастерской. После встречи  в новогоднюю ночь она с Павлом больше не расставалась. Так и начался новый 1945 год. С новыми радостями. Никто так и не узнал, была ли их встреча подарком судьбы, или Ольга с Иваном всё так удачно устроили. Да и важно ли это было теперь, когда весна заполнила весь мир, и дышалось так легко и свободно полной грудью, было так хорошо идти рядом по залитым весенним солнцем, улицам, слушать весёлое щебетание птиц и о чем-нибудь говорить? Говорили много, обо всём…

Поселились Павел и Мария в небольшой уютной комнатке в доме по Спортивной улице. Жильё выделили Павлу от калийного комбината. Что ещё нужно для счастья?

А вскоре свершилось самое главное событие – День Великой Победы! Радостной волной накатилось, захлестнуло, всколыхнуло весь советский народ. Сквозь смех и слёзы с незабываемым чувством гордости встретили люди это известие. Равнодушных не было. И стар, и мал выбегали на улицу поздравить друг друга, сообщить радостную весть знакомым, соседям. Павел легко и быстро вбежал по лестнице, распахнул дверь в комнату, с порога выкрикнул: «Мариюшка! Победа! Победа!». Глаза его блестели, на лице сияла улыбка. Он широко раскинул руки для объятий. Марийка бросилась ему навстречу. Расплакалась. Крепко прижалась и, глядя  в глаза, улыбнулась.  Ведь никто в целом мире не знал, что у неё под сердцем таилась тихая радость. Не могла об этом заговорить с Павлом. Неловко было, стеснялась.

В конце декабря, перед самым новым годом у Павла и Марии родилась дочь Тамара. Позже они всей семьей перебрались в Лысьву, к Марийкиным родителям, потому что Павлу по состоянию здоровья уже нельзя было работать в шахте, а тут всё же воздух чистый, речка, свежее молоко, яйца, да и за дочуркой есть кому приглядеть. Устроился в леспромхоз, Марийка управлялась по хозяйству. Так и перезимовали. А летом Павел созвал на помощь местных мужиков и приступил к строительству дома, хотелось иметь своё гнездышко. Место выбрал ровное, красивое, среди елей и пихт. Здесь и продолжилась наша семейная история.

Валентина БУГАЙ

Рисунки Натальи Комелягиной